- Сложный период… - Реджина подперла щеку ладонью, но тут же убрала руку, от плохих привычек надо избавляться, - И сложный возраст… Вы знаете, Рихард, у меня была строгая мать. Очень строгая. Мне всегда казалось, что она не понимает меня, потому что напрочь забыла свое детство… Но я-то свое помню. Хотя не очень-то люблю его вспоминать. И, кстати, именно из-за нее…
Она с трудом сглотнула и сплела пальцы в замок. Зачем ему ее проблемы? Тем более прошлые… Но теперь он смотрел на нее не отводя взгляда, и кроме заботы и терпения она ясно читала в его глазах то, что не позволило ей замолчать и спрятаться за вереницей вежливых штампов.
- Почему-то часто вспоминаю один и тот же случай… - сказала она, мысленно ужасаясь тому, что собирается произнести. До чего же трудно озвучить обиды более чем двадцатилетней давности! Да и нужно ли? Но она продолжила, - Я ведь, честно сказать, была не самой послушной девочкой. Даже скорей наоборот. У нас было огромное хозяйство, а рядом лес, речка, целый мир для ребенка… Мне было где-то столько же лет, сколько сейчас Генри, может, чуть больше, когда речка разлилась. Снег сошел, а потом дожди лили несколько недель кряду, и в один не очень прекрасный день вода затопила все низины и подобралась чуть не к самым порогам жилья. Наш дом стоял на холме, и можно было ничего не бояться, но вот поселку приходилось туго…
В комнате было тепло, и чуть пахло кофе и травами, но Реджина буквально почувствовала на щеках дующий с реки холодный и колючий ветер. Тайком от матери она часто играла с деревенскими мальчишками, но Марти, сын вдовы, живущей от продажи самодельных лоскутных одеял и игрушек, стал для нее больше чем другом. От него у нее не было никаких тайн. В тот день они стояли на кромке раскисающей земли и со сладковатым ужасом смотрели на бурую от грязи бурлящую воду, неумолимо волокущую с собой все, что только удавалось захватить – куски дерева, камни, тряпки и бог знает сколько еще всего серого и неопознанного. Вода бежала широко и стремительно - насколько хватало глаз, грязной пеной вскипая вокруг торчащих кое-где жалких клочков суши…
- Мы с другом бродили по берегу, не смотря ни на какие запреты и на одном из незатопленных островков заметили щенка… Не слишком далеко от берега, как нам показалось, - она уткнулась взглядом в переплетенные пальцы, но не замолчала, - Он скулил и плакал, и я, помню, заплакала, вместе с ним. И тогда мой друг нашел выход. Мы притащили огромную сухую ветку…
Тогда ей казалось, что это был целый ствол. Его длины в точности хватило, чтобы соединить берег с полузатопленным островком, но глупый кутенок не понимал, чего от него добиваются и все так же бессмысленно жался к земле и подвывал, задирая черный нос к затянутом тучами небу. Бревно было шатким и скользким от воды, но Марти держал его изо всех сил и она, более легкая из них двоих, решилась. Собираясь пройти по нему, как канатоходец на базарной площади, она даже не подозревала, что это будет так трудно. Но добралась почти до середины. А потом не удержала равновесие и ухнула прямо в темную бурлящую глубину.
- Я попыталась перебраться по ветке, как по мосту, но не вышло, оступилась и шлепнулась в реку… - Реджина старалась говорить легко, как говорят о делах давно минувших, когда из эмоций осталось лишь легкое сожаление, но получалось не слишком хорошо. Рихард слушал. У него это здорово получалось – слушать так, чтобы хотелось рассказывать… - Там было неглубоко, где-то по грудь и щенка я все-таки с горем пополам, но схватила. А потом вытаскивали уже саму меня, грели, отпаивали и вели домой. И скрыть происшествие от матери, как бы мне этого не хотелось, не вышло. И она подробно объяснила мне, чем могло обернуться мое непослушание… И, что раз я и так наказана, то платить за него будут другие. Это был самый первый раз, когда за мои проступки платил кто-то, причем по самой высокой цене…
Реджина прикусила щеку изнутри. Во рту стало солоно, но зато она могла продолжать, и голос звучал ровно, как ни в чем не бывало.
- Щенка утопили, а с мальчиком, моим другом, я больше никогда не виделась.
Что случилось с Марти, она так и не узнала, но спустя пару недель до нее дошли слухи, что бедная вдова умерла в своей лачужке, горюя по своему единственному сыну…
- Такое ведь не прощают, понимаете… Я не простила. – ей не хотелось, чтобы Раттен ее жалел и она надеялась, что он это поймет. Немного помолчав, она сказала то, что болело сильнее всего, - И Генри не простит мне разрушенный замок… «Забота о безопасности» для ребенка зачастую просто пустые слова. А замка уже нет. Неужели я превращаюсь в НЕЁ?
Зря, ой как зря она вылила все это на пусть даже расположенного к ней учителя музыки… С ней определенно что-то не то.
- Вы простите… - несколько секунд, вдох и выдох, и Реджина снова была самой собой, сдержанной и почти спокойной, - Со мной сегодня почему-то очень многое происходит впервые и далеко не все из этого – приятные вещи… Но я в порядке, правда-правда.
Врать она умела и весьма убедительно.
- Я вас совсем заговорила, а ведь вам еще в аптеку… Правда не скажу точно, что там покупать, придется довериться специалистам.
Ей и вправду не хотелось его отпускать, но выбора не было. Время летело, как сумасшедшее. Чуть виновато улыбнувшись, она подтянула плед повыше.
- Я ни в коем случае вас не тороплю, - сказала она, - Просто скоро Генри должен вернуться со своей экскурсии… И мне не хотелось бы...
Часы в углу мелодично прозвонили три часа дня.