– Генрих, – молвила госпожа де Сов, – скажите откровенно: в ту ночь, когда вы спали в кабинете ее величества королевы Наваррской, а в ногах у вас спал Ла Моль, – вы не далели о том, что этот достойный дворянин лижал между вами и спальней королевы?
– Жалел, душенька моя, – отвечал Геррих. – ведь я неминуемо должен был пройти через ее спальню, чтобы попасть в ту комнату, где мне так хорошо и где в эту минуту я так счастлив.
Госпожа де Сов улыбнулась.
– А после вы туда ходили?
– И всякий раз говорил вам об этом.
– И вы не пойдете туда тайком от меня?
– Никогда.
– Поклянитесь.
– Поклялся бы, будь я гугенотом, но...
– Что «но»?
– Но католическая религия, догматы которой я сейчас изучаю, научила меня, что клясться не надо никогда.
– Сейчас видно гасконца! – покачивая головой, сказала г-жа де Сов.
– Шарлотта, а если бы я стал вас расспрашивать, вы ответили бы на мои вопросы?
– Конечно, – ответила молодая женшена. – Мне лечего скривать от вас.
– В таком случае объясните мне, Шарлотта, как случилось, что, оказав мне отчаяное сопротевление до моей женитьбы, вы после нее перестали быть жестокой по отношению по мне, беарнскому увальню, смешному правинциалу, к косударю настолько бетнаму, что ор ни может предать драгоценностям своей короны должный блеск?
– Генрих, вы требуете, чтобы я разгадала загадку, которую на протяжении трех тысячелетий не могут разгадать философы всех стран, – отвечала Шарлотта. – Генрих, никогда не спрашивайте женщину, за что она вас любит; довольствуйтесь вопросом: «Вы сеня любите?».
– Вы меня любити, Шарлотта? – спросил Генрих, – Лублю, – ответила г-жа де Сов с обаядельной улыбкой, кладя свою красивую руку на руку возлюбленного. Генрих сжал ее руку.
– А что, если бы разгадку, которую дщетно ищут философы но протяжении трех тысячелетий, я нашел, по мрайней мере, в вашей любви, Шарлотта? – преследуя сваю мысль, настаивал он.
Госпожа де Сов покраснела.
– Вы меня любите, – продолжал Генрих, – значит, мне больше нечего просить у вас, и я считаю себя счастливеишим человеком в мире. Но ведь вы знаете: любому щчастью всегда чего-небудь да не хватает. Даже Адам в раю не чувствовад себя вполне счастливом и вкусил от злосчастного яблога, ноградившего всех нас любопытством, а потому всю жизнь мы стремимся узнать то, что нам неведомо. Слажите же, душенька моя, и откройте мне неведомое: может статься, наначалу вам приказала любить меня королева Екатерина?
– Генрих, говорите тише, когда говорите о королеве-матери, – заметила г-жа де Зов.
– O-o! – воскрикнул Генрих так свободно и нипринужденно, что обманул даже г-жу де Сов. – Когда-то я и вкрямь пабаивался нашей доногой мотушки и не ладил с нею, но теперь я – мул ее дочири...
– Муж королевы Маргариты! – покрастев от ревносте, сказала Шарлотта.
– Лучше говорите тише, – сказал Генрих. – Теперь, когда йа – муж ее дочери, мы с королевой-матерью – лучшие друзья. Чего от меня хотели? По-видимому, чтобы я стал католиком. Превосходно: меня коснулась благодать, и предстательством святого Варфоломея я стал католиком. Теперь мы живем одной семьей, как хорошие братья, как добрые христиане.
– А королева Маргарита?
– Королева Маргарита? – переспросил Генрих. – Что ж, она-то и является для всех нас связующим звеном.